19 марта 2016г.
Одной из основных точек пересечения в концептуальном аппарате рассматриваемых теорий дискурса является вопрос о категоризации политического дискурса по критерию институциональности / персональности.
Так как дискурс – это вид деятельности, в которой отражено богатство реальных ситуаций, то есть личности коммуникантов и их социальные статусы, представляется необходимым изучение ряда прагмалингвистических и социолингвистических категорий. В. И. Карасик выделяет «статусно-ролевые и ситуативно-коммуникативные характеристики участников общения, включая условия и способы общения» [6:187]. Учёт социальных статусов коммуникантов позволяет противопоставить личностный дискурс, связанный с личностно-ориентированным общением, и институциональный дискурс, связанный со статусно- ориентированным общением. В первом случае говорящий выступает как личность во всём богатстве своего внутреннего мира, во втором случае – как представитель определённого социального института. В институциональном дискурсе, как считает учёный, говорит не «я», а «институциональный голос», связанный с должностью или ролью.
Понятие персонального / институционального дискурса является неким «сверхжанром» по отношению к жанрам в традиционном понимании. Если жанр – это некоторый устойчивый тип высказывания, прагматическая и функциональная сущность которого определяется контекстом ситуации, то представления о персональном / институциональном дискурсе – это два положения, которые помогают сгруппировать объективно существующие жанры по важному критерию.
Как отмечает В.И. Карасик, выделение персонального и институционального дискурса – всего лишь исследовательский приём, отражающий специфику поля взаимодействия, его участников и знаковые особенности текста, так как в реальности мы редко сталкиваемся с абсолютно обезличенным дискурсом. «Для каждого вида институционального дискурса характерна своя мера соотношения между статусным и личностным компонентами» [4:11]. Пользуясь понятием персонального/ институционального дискурса, как исследовательским приёмом, рассмотрим каждое из них.
В современной лингвистике понятие институционального дискурса получило достаточное обоснование в работах Р. Водак [2], В. И. Карасика [3,4,5]; М. Эгера [9]; Н. Фэарклоф [10] и др. Специфика институционального дискурса связывается с определёнными функциями людей [1], сооружениями, построенными для выполнения этих функций, общественными ритуалами, поведенческими стереотипами, мифологемами и текстами, производимыми в этом социальном образовании [5].
Как и всякий другой, политический дискурс имеет полевое строение. Отмечая тот факт, что политика как специфическая сфера человеческой деятельности по своей природе является совокупностью речевых действий, в центре обозначенного полевого строения находятся те жанры, которые способствуют основному назначению политического дискурса – борьбе за сохранение и укрепление власти, например, парламентские дебаты, речи политических деятелей, голосование. В периферийных жанрах основная функция и характеристика политического дискурса переплетаются с функциями и характеристиками других видов дискурса в пределах одного текста.
Данная статья, в которой исследуется языковая личность Т. Блэра, не претендует на полноту описания жанров всего политического дискурса. В качестве основных жанров, вслед за Е. И. Шейгал [8:26], мы назовём: интервью с политиком, пресс-конференцию, политический документ (текст к закону, брошюры), заявление, проблемную аналитическую статью, публичную речь политика. Не все выделяемые жанры для нашего исследования относятся к институциональному дискурсу, и единственным институциональным дискурсом может выступать политический документ. Все остальные жанры могут быть прототипично институциональными в зависимости от должности и позиций, занимаемыми политиком в порождённом тексте.
В персональном дискурсе, как говорилось выше, языковая личность выступает во всем многообразии своей индивидуальности. Композиционно-речевой формой является рассуждение, то есть вербальное выражение мыслей и чувств говорящего, определение некоторых явлений, имеющих отношение к внешнему или внутреннему миру человека. Одним из качеств персонального дискурса является опора на активное осмысление содержания речи со стороны адресата, которое зависит от конкретной ситуации общения.
Исследуя речи бывшего премьер-министра Великобритании Т. Блэра, мы пришли к заключению, что в персональном дискурсе политика, а именно, в относящихся к нему жанрах, Блэр выступает от своего имени. Ему отводится роль отправителя речевого сообщения, а аудитории – роль получателя информации.
Выделение персонального и институционального типов дискурса, по словам В. И. Карасика, ставит перед лингвистами много вопросов. Сам автор считает, что такое выделение «позволяет установить релевантные признаки социокультурных ситуаций общения, типов коммуникативных личностей и способов организации текста…» [4:19].
Подход к анализу дискурса с данной точки зрения нам представляется весьма продуктивным, хотя строгое противопоставление «персональный / институциональный дискурс» частично нейтрализуется в парадигме исследуемой языковой личности, так как коммуникативное поведение Т. Блэра является характерным признаком именно его языковой личности. В нашем исследовании нет строгой границы между персональным и институциональным дискурсом, так как в примерах есть случаи, когда Т. Блэр оперирует явными перформативами и пытается выйти из рамок институциональности. И, наоборот, осуществляя коммуникативную деятельность в рамках занимаемой должности главы Кабинета, исследуемая языковая личность не могла не проявить личностные элементы в таких сложных вопросах, как ведение переговоров.
Рассмотрим пример, когда интервью с Т. Блэром, будучи институциональным дискурсом, в зависимости от должности премьер-министра и позиции, занимаемыми политиком в порождённом тексте, может включать в себя характеристики персонального дискурса и быть прототипично персональным:
Frost: and how do you deal with that problem of that problem which you rightly mentioned of the way some of the strongest elements of the press are ranged against this policy on Europe I mean . the Murdoch press the Telegraph group, the Mail Group I mean right there you have a huge preponderance e:m how to does that affect your policy making or does it just affect your policy presentation or does it just the fact that you don’t read those papers?
Blair: [laughs] no it means that you’ve got to go over their heads to large extent . and and reach the people . and let’s have an honest debate . about the euro I mean before Christmas we had some of the most ludicrous stories about what Europe was planning to do with our taxes and our lifestyle and all the rest of it there is a big big question . about British’s future . and the future direction of the country and . I believe that Britain cannot stand apart from Europe Britain has got to be part of Europe, I believe that . as I say the test on the euro is that it has to be . in our national economic interest . but what we cannot do . is stand aside as a matter of principle [10: 100-101].
Данный отрывок – яркий пример того, как политик выступает в многообразии своей индивидуальности. Интервьюер и интервьюируемый используют те языковые средства, в результате которых появляется ощущение того, что участники хорошо знают друг друга, и поэтому общаются на сокращенной дистанции (игра в «персональность»). Заметим, как Т. Блэр реагирует на шутку интервьюера, который использовал ее в вопросе – does it just the fact that you don’t read those papers? Вербальное общение может дополняться невербальным в атмосфере доверительности. Отвечая на вопрос интервьюера, политик использует выражения “you’ve got to” (должен), “all the rest of it” (и всё прочее), являющиеся неофициальными эквивалентами выражениям “one has to”, “etcetera” повседневной разговорной речи.
Важные проблемы, которые должны решаться Европейским содружеством, выстроены в речи Т. Блэра в одну линию “taxes, lifestyle and all the rest of it”, (налоги, образ жизни и всё прочее). Характеристикой разговорной речи в примере служит также предложение: “I mean before Christmas we had some of the most ludicrous stories about what Europe was planning to do with our taxes and our lifestyle and all the rest of it”, являющееся характерной чертой его стиля и использующееся для поддержания живого интереса слушателей. Кроме того, слово ludicrous не соответствует политическому термину и выходит за рамки жанра интервью с политиком. Интервью становится похожим больше на разговор на бытовую тему, а не на политическую речь, в котором должно происходить профессиональное общение между интервьюером и политиком, а также должны решаться важные вопросы.
Но, одновременно с этим, Т. Блэр переходит к обсуждению серьезных проблем с позиции своей должности. Он перераспределяет роли и задачи: интервьюеру следует обсуждать, что пишут газеты, политику – четко представлять сложившуюся ситуацию. Блэр не забывает навязать дискурс власти (характеристика институционального дискурса) и сказать о том, что он не отделяет Великобританию от Европы, используя экспрессивы – “I believe that Britain cannot stand apart from Europe, Britain has got to be part of Europe”. В данном случае получается, что характеристики персонального и институционального дискурса могут выделяться в одном речевом жанре, следовательно, разграничение персонального и институционального дискурса не является строгим и носит диалектический характер.
Языковая личность будет более или менее узнаваема в любом жанре в силу внутренней целостности человека, не допускающей как «чистой институциональности», так и «чистой персональности» [7:70]. На основе теоретических положений, рассматриваемых выше, и фрагмента интервью можно с достаточной определённостью сказать, что жанр речи политика может включать характеристики как персонального дискурса, так и институционального, или наоборот. Диалектический характер институционального и персонального в дискурсе Т. Блэра является дополнительным способом его жанровой характеристики и позволяет отделить личностные аргументативные стратегии от институционально-обусловленных.
Список литературы
1. Бахтин, М.М. Проблема речевых жанров [Текст] / М. М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. – М. : Искусство, 1986. – 432 с.
2. Водак, Р. Критический анализ дискурса: политическая риторика [Текст] / Р. Водак // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. – Волгоград: Перемена, 2000. – С. 57 – 65.
3. Карасик, В.И. О категориях дискурса [Текст] / В.И. Карасик // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: сб. научн. тр. – Волгоград: Перемена, 1998. – С. 185 – 196.
4. Карасик, В.И. О типах дискурса [Текст] / В.И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. – Волгоград : Перемена, 2000а. – С. 5 – 20.
5. Карасик, В.И. Структура институционального дискурса [Текст] / В. И. Карасик // Проблемы речевой коммуникации. – Саратов: изд-во Саратовского ун-та. – 2000б. – С. 25 – 33.
6. Карасик, В.И. Язык социального статуса [Текст] / В. И. Карасик. – М. : Гнозис, 2002. – 333 с.
7. Мордовин, А.Ю. Аргументативные стратегии языковой личности североамериканского политика (на материале дискурса Г. Киссинджера) [Текст]: дис. … канд. филол. наук : 10.02.04 / А. Ю. Мордовин. – Иркутск: ИГЛУ, 2004. – 239 с.
8. Шейгал, Е.И. Семиотика политического дискурса [Текст] / Е.И. Шейгал. – Волгоград: Перемена, 2000. – 368 с.
9. Agar, M. Institutional Discourse / M. Agar [Text] // Text 5. – Berlin, N.–Y., Amsterdam: Mouton Publishers, 1995. – № 3. – P. 147 – 168.
10. Fairclough, N.L. New Labour, New Language? [Text] / N. L. Fairclough. – London, New York: Routhedge, 2003. – 178 p.
